Отобрание ребенка у родителей

СУДЕБНОЕ ОТОБРАНИЕ ДЕТЕЙ У РОДИТЕЛЕЙ:ВОПРОСЫ ТЕОРИИ И ПРАКТИКИ

Косова Ольга Юрьевна, заведующий кафедрой гражданско-правовых дисциплин Иркутского юридического института (филиала) Академии Генеральной прокуратуры РФ, доктор юридических наук, доцент.

Семейный кодекс РФ (СК) предусматривает судебную и административную процедуры изъятия (отобрания) детей из семьи, где они воспитываются одним или обоими родителями. В рамках деятельности судов общей юрисдикции эти процедуры сопряжены с разрешением исковых требований о лишении и ограничении родительских прав (ст. 69 — 71, 73 — 75 СК); в рамках деятельности административных органов опеки и попечительства — это немедленное отобрание ребенка (ст. 77 СК), впоследствии также предполагающее обращение в суд с иском о лишении или ограничении родительских прав.

Дела, связанные с отобранием детей, хорошо известны судебной практике, в течение последних десятилетий только дел о лишении родительских прав рассматривалось российскими судами общей юрисдикции ежегодно несколько десятков тысяч <1>. Вопросы применения законодательства о спорах, связанных с воспитанием детей (в том числе о лишении и ограничении родительских прав), разъяснялись Верховным Судом РФ в Постановлении Пленума от 27 мая 1998 г. N 10 «О применении судами законодательства при разрешении споров, связанных с воспитанием детей»  и в Обзоре соответствующей судебной практики <3>. Несмотря на это, далеко не все коллизии и пробелы находят единообразное разрешение в теории и на практике, а действительность рождает новые вопросы толкования и применения семейного законодательства.

Разрешение споров о лишении или ограничении родительских прав только на первый взгляд не представляет сложности. На самом деле в рамках судопроизводства и его строгой гражданско-правовой формы суд должен вникать в сугубо личные вопросы межличностных взаимоотношений членов семьи, обращаясь для их разрешения не только к юридическим, но и нравственным нормам, которые зачастую в гораздо большей степени, чем нормы права, определяют глубинные процессы жизни каждой конкретной семьи. Объективная оценка ситуации, сложившейся в семье и влияющей на воспитание ребенка, формирование его личности требуют от суда, прокурора, органа опеки и попечительства не только правовых знаний, но и познаний в психологии, педагогике, а также твердой нравственной позиции и понимания тех социальных процессов, которые охватывают жизнь семьи и ребенка в современном российском обществе. Такая необходимость касается не только исков о лишении родительских прав, которые предъявляются к родителям в ситуациях очевидного семейного неблагополучия, но и споров между внешне вполне благопристойными родителями, которые не находят согласия по разным вопросам своих взаимоотношений, а вопрос о лишении родительских прав ставится одним из них скорее с целью досадить другому, юридически лишить его возможности общения с ребенком и дальнейшего участия в воспитании, а также иных непростых и разросшихся до судебной тяжбы межличностных семейных конфликтов.

В этом плане нужно обратить внимание на позицию Верховного Суда РФ, занятую им в Обзоре относительно участия в процессе специалистов самых разных категорий (инспекторов по делам несовершеннолетних; специалистов органов управления образованием, по охране прав детей; педагогов; педагогов-психологов; социальных педагогов; врачей — психологов-диагностов, психиатров и др.) и проведения при необходимости экспертных исследований (судебно-психологических, судебно-психиатрических, комплексных психолого-психиатрических, психолого-педагогических, психолого-валеологических, социально-психологических). Полученные в таких случаях доказательства помогут судам диагностировать внутрисемейные отношения и взаимоотношения ребенка с каждым из родителей, выявить психологические особенности каждого из родителей и ребенка, дать психологический анализ семейного конфликта в целом, определить наличие или отсутствие психологического влияния на ребенка со стороны одного из родителей, установить иные имеющие значение для дела обстоятельства. И если развитие правоприменительной практики защиты прав детей в направлении большей специализации и глубокой оценки семейной ситуации, в условиях отсутствия особых судов («ювенальной юстиции») можно условно назвать текущим этапом такой «ювенализации» российского гражданского процесса, то ее нельзя не приветствовать.

Сложность дел о лишении и ограничении родительских прав, как и вообще споров о воспитании, предопределена также тем обстоятельством, что семейно-правовой конфликт охватывает не только осуществление права ребенка на воспитание в семье (ст. 54 СК РФ), но и право (а не только исполнение обязанности) каждого из родителей воспитывать своего ребенка. Случается, что объект и субъекты права на воспитание отходят на второй план как чисто теоретические конструкции, в результате рождаются, на наш взгляд, ошибочные предложения, например, о допустимости использовании отобрания ребенка в качестве обеспечительной меры по иску о лишении родительских прав, или, например, мировых соглашений по этой категории дел. Осуществление права на воспитание, принадлежащее разным субъектам (каждому из родителей и ребенку), неразрывно связано объектом — возможностью их близкого доверительного межличностного общения в кругу семьи. Как для ребенка, так и для родителя это общение является безусловным личным благом неимущественного характера и позитивно воздействует на личность обеих сторон.

Необходимость обеспечения такого общения сторон, а значит взаимоувязанность права ребенка воспитываться родителем и права родителя на его воспитание, диктуются самой социальной действительностью и не могут не признаваться и не учитываться законодателем и правоприменителем в качестве важнейшего принципа семейно-правового регулирования отношений между родителем и ребенком. Не случайно положения ст. 9, 10 Конвенции о правах ребенка ООН исходят из недопустимости разлучения детей и родителей без их согласия и предполагают такую возможность только при определенных условиях и в соответствии с установленными процедурами. При этом в качестве общего правила гарантируется систематическое личное общение разлученных родителей и детей, даже если они проживают в разных государствах. В основе этого подхода, нашедшего отражение в ст. 55 СК, лежит понимание значимости сохранения социальных связей между ними не только в отношении конкретных родителей и детей, но и общества в целом.

Конвенция о правах ребенка (ст. 5) и Семейный кодекс РФ (п. 1 ст. 63) отдают приоритет в воспитании ребенка в первую очередь его родителям, одновременно возлагая на них соответствующую обязанность и ответственность за воспитание, что также небезосновательно. Именно родители в силу близкого родства с ребенком способны в наибольшей степени учесть индивидуальность ребенка при его воспитании, выявить соответствие интересам ребенка воздействия на него кого-либо или чего-либо. Родители являются законными представителями детей и достаточно свободны в осуществлении своих прав, а закон исходит из недопустимости произвольного вмешательства в дела семьи (ч. 2 п. 1 ст. 1 СК РФ). Ситуация, когда родители становятся врагами своим детям, оказывают отрицательное воздействие на них, к счастью, пока еще не норма социальной жизни. Но она свидетельствует об ослаблении влияния на людей норм морали, а при масштабности своего распространения говорит о разложении общественного строя, поскольку в основе любого общества на его микросоциальном уровне лежит любовь матери и отца к своему ребенку, их забота о нем.

Как только семейный конфликт выходит за рамки семьи и становится предметом судебного рассмотрения, вопросы о том, надлежащее или ненадлежащее воспитание получает ребенок в семье, в какой степени это предопределено сознательными действиями родителей и насколько отвечает интересам ребенка сохранение межличностной связи с родителем (родителями), перестают быть исключительно частным делом и встают перед органом публичной власти. Здесь оценка воспитательного процесса должна даваться с публичных позиций, поскольку внутрисемейное неблагополучие, асоциальность и аморальность ребенка, его родителей «выплескиваются» на российское общество, а применительно к текущей ситуации можно сказать, что и «захлестывают» его. Поэтому многоаспектность интересов — частных (каждого из родителей и ребенка) и публичных — затрудняет поиск их оптимального соотношения при разрешении споров о воспитании, дополнительно осложняя применение права.

На фоне маргинализации значительного числа российских семей и попыток освоения новых, главным образом западного образца, «ювенальных технологий» особую социальную актуальность приобрел вопрос о легализации изъятия детей из семьи. Однако он является лишь частью более емкой и сложной проблемы, связанной с взаимодействием в правовой действительности вполне автономных социальных институтов: государства и семьи, которая во многом затрагивает нравственный порядок в обществе. Нельзя не поддержать постановку вопроса о нравственной и воспитательной роли суда в гражданском процессе, тем более что «сформировавшаяся в России общественная мораль», основанная на «неоспоримых правилах человеческого сосуществования», в настоящее время ставится под сомнение. Теоретическую и практическую сторону этой проблематики, на наш взгляд, довольно ярко позволяет проиллюстрировать вопрос об осуществлении права несовершеннолетнего ребенка на защиту в части самостоятельного обращения в суды с исками к родителям о лишении их родительских прав.

В ст. 56 СК закреплено право ребенка на защиту, которое, очевидно, может осуществляться в установленном законом порядке. Обратившись к правилам судебной формы защиты, видим, что помимо общих правил о гражданской процессуальной дееспособности несовершеннолетних ст. 37 ГПК РФ содержит норму, по которой в случаях, предусмотренных федеральным законом, по ряду категорий дел, в том числе возникающих из семейных правоотношений, несовершеннолетние в возрасте от 14 до 18 лет вправе лично защищать в суде свои права, свободы и законные интересы, суд вправе привлекать к участию в таких делах их законных представителей. Семейный кодекс в п. 2 ст. 56 указывает на защиту прав ребенка в случаях злоупотреблений со стороны родителей: «при нарушении прав и законных интересов ребенка, в том числе при невыполнении или при ненадлежащем выполнении родителями (одним из них) обязанностей по воспитанию, образованию ребенка либо при злоупотреблении родительскими правами, ребенок вправе самостоятельно обращаться за их защитой в орган опеки и попечительства, а по достижении возраста четырнадцати лет — в суд».

На первый взгляд, рассматриваемая норма согласуется со ст. 37 ГПК, но только при условии, если право ребенка на защиту действительно существует в качестве материального субъективного семейного права. Но дело в том, что такого субъективного права в сфере действия объективного семейного права быть не может. Возможность обращения за защитой материального права традиционно считается составляющей любого субъективного семейного права, а реализуется она применительно к судебной форме защиты через отраслевые гражданско-процессуальные нормы.

По существу в норме п. 2 ст. 56 СК речь идет о конфликтах, возникающих в ходе воспитания между ребенком и родителями (иными законными представителями), иными словами, она имеет отношение к защите материального субъективного семейного права на воспитание, которое, вне всяких сомнений, связывает родителя и ребенка. К тому же социальная подоплека возникновения права «на защиту от злоупотреблений родителей» во многом совпадает с наличием обстоятельств, которые согласно СК считаются основаниями для лишения родительских прав, однако особого способа защиты права в случаях п. 2 ст. 56 СК, кроме лишения родительских прав, кодекс прямо не предусматривает.

Кроме того, допустимость самостоятельного обращения несовершеннолетнего в суд, в принципе, означает, что субъективная оценка подростком поступков родителей автоматически лишает последних права законного представительства в решении вопросов защиты его интересов и дает возможность без достаточных к тому оснований трансформировать родителей в сферу гражданского процесса в качестве ответчиков.

Между тем норма п. 1 ст. 70 СК, определяющая круг возможных заявителей по делам о лишении родительских прав, не дает права несовершеннолетним независимо от их возраста обращаться в суды с требованиями о лишении их родителей прав в отношении самих этих детей. Выход из ситуации, несущей в себе проблему не только юридического, но и социального, в особенности морального, свойства, с правовых позиций может быть вполне традиционным — приоритет в применении должен отдаваться норме специальной, закрепленной п. 1 ст. 70 СК и определяющей круг субъектов, управомоченных инициировать возбуждение дела о лишении родительских прав.

Если в отечественной правоприменительной практике, даже в советский период, такие иски обществом не приветствовались и детьми не заявлялись, то в последние годы случаи обращения несовершеннолетних за лишением своих родителей прав участились. Зачастую они фиктивны и заявляются с целью последующего приобретения преимуществ, установленных законом для категории детей, оставшихся без попечения родителей. До недавнего времени на практике не было выработано единой позиции по вопросу о правомочности таких обращений несовершеннолетних и его процессуальных последствий. Ответ на него предложен в Обзоре Верховным Судом РФ, который, впрочем, высказывается весьма деликатно, считая, что «вряд ли можно признать правильной» практику судов, отказывающих в принятии исковых заявлений о лишении родительских прав, если они подавались несовершеннолетними, со ссылкой на п. 1 ст. 70 СК, поскольку ее необходимо применять в совокупности с нормой п. 2 ст. 56 СК.

Однако позволим себе не согласиться с позицией Верховного Суда по рассматриваемому вопросу, не только с сугубо юридической точки зрения. На наш взгляд, она расширяет возможности необоснованного обращения с претензиями к родителям подростков в возрасте от 14 до 18 лет, т.к. любой конфликт, связанный с воспитанием, рискует перерасти в судебное разбирательство; способна сформировать соответствующую судебную практику с неблагоприятными социальными последствиями как для «постсудебных» взаимоотношений конкретных родителя и ребенка, так и общества в целом. Общественная мораль и исторические традиции отечественного права до сих пор исключали ситуацию, когда ребенок становится заявителем по отношению к родителю, публично перед судом ставя под вопрос осуществление последним процесса воспитания.

Ввиду отсутствия необходимой социальной зрелости несовершеннолетний, даже в подростковом возрасте, зачастую не способен в полной мере осознавать свои интересы, осуществлять права и действовать при этом не в противоречии с интересами других членов семьи, что важно с точки зрения общих принципов осуществления субъективных семейных прав (п. 1 ст. 7 СК). Действие принципа приоритета интересов детей вовсе не предполагает, что они должны абсолютизироваться и тем самым противопоставляться интересам других членов семьи. Конфликтная ситуация в семье не должна провоцировать постановку несовершеннолетним вопроса о лишении родительских прав и, прежде чем стать предметом судебного разбирательства, должна быть профессионально оценена. Даже если конфликт рискует перейти на уровень публичного обсуждения, необходимы меры для поиска семейного консенсуса — это задача специалистов: педагогов и психологов органов опеки и попечительства. Предоставлением ребенку, особенно в переломном для него возрасте переосмысления социальных связей и самоутверждения, возможности самостоятельного обращения в суд законодатель способен лишь углубить конфликт внутри семьи на будущее, расширить путь для вмешательства во внутренние дела семьи, что видится опасной тенденцией правового регулирования отношений между родителями и детьми.

Не удивляет волна неприятия общественностью России западного варианта «ювенализации» российского права, краеугольный камень которого она видит в разрушении семьи через противопоставление интересов ребенка интересам родителей и семьи в целом. Общество принимает идею о необходимости новых, в большей степени учитывающих личность каждого конкретного ребенка, форм работы субъектов системы профилактики с детьми и ювенальной специализации судов, но обоснованно опасается другого, причем крайне опасного для института семьи шага государства в направлении необоснованного вмешательства в дела семьи и принудительного безосновательного разлучения родителей и детей, который многие западноевропейские государства уже сделали. Дела, связанные с отобранием детей, обнажают проблему реального взаимодействия семьи и государства, решение которой не только в четком определении, насколько и при каких нормативных условиях допустимо вмешательство публичной власти в частную жизнь автономно существующего микросоциума — семьи и отобрание детей у родителей, но также и в том, в какой мере государство ответственно за масштабное и ширящееся семейное неблагополучие.

Специалисты отмечают, что детская беспризорность является следствием обострения социально-демографических процессов, падения жизненного уровня населения, социального расслоения, понижения уровня образования и воспитания, отсутствия культуры отдыха, падения духовно-нравственных ценностей, жилищных и иных проблем <6>. Очевидно, что в условиях скудных норм оплаты труда и показателей уровня жизни, побуждающих родителей большую часть времени и сил отдавать работе по найму, лишая себя семейного общения и возможности личного воспитания детей, распространение через СМИ и информационные сети негативно влияющей на психику и поведение людей информации, разрушения традиционного для России культурного поля, среднестатистическим родителям все труднее воспитать физически и психически здорового, духовно развитого ребенка, способного любить и беречь своих близких, свою Родину. Получается, что, юридически требуя от родителей позитивных результатов воспитания детей, государство в должной мере не пресекает негативного, уродующего воздействия на их личность со стороны других «воспитателей», круг которых в так называемом «информационном обществе» все ширится. Но ведь ребенок существует и его личность формируется не только внутри семьи, но и в иной социальной среде, и чем старше он становится, тем меньше семья располагает реальными возможностями воздействовать на него, в том числе оградить от отрицательного «воспитательного» воздействия на его сознание.

В рамках системы профилактики безнадзорности и правонарушений несовершеннолетних государство требует от целого ряда государственных и общественных структур индивидуальной работы с отдельными категориями несовершеннолетних и с семьями, «находящимися в социально опасном положении», предлагая соответствующие формы и способы такой деятельности. Речь идет именно о тех ситуациях, когда семейное неблагополучие начинает порождать негативные последствия как для воспитывающихся в них детей, так и для жизни других людей. Вместе с тем качество выполнения функциональных обязанностей со стороны «субъектов профилактики» (органов опеки и попечительства, комиссий по делам несовершеннолетних и защите их прав, органов системы образования, внутренних дел и др.) зачастую носит формальный характер, требует большей эффективности и даже просто большего человеческого участия в судьбе людей, остро нуждающихся в поддержке социума. Государственная политика и деятельность этих органов должны быть направлены на сохранение и нормальное функционирование семей.

Судебные органы, как органы российского государства, своей деятельностью тоже осуществляют государственную политику защиты семьи, материнства, отцовства и детства. В связи с этим нельзя не обратить внимания и не поддержать линию правоприменения, на которую в Обзоре ориентирует суды Верховный Суд РФ. Это необходимость всесторонней оценки ситуации, связанной с возникновением и существованием семейного правового конфликта и нарушением прав детей, процессуального реагирования на ненадлежащее выполнение обязанностей со стороны органов системы профилактики путем вынесения частных опре