ЗАПРЕТ ПЫТОК И БЕСЧЕЛОВЕЧНОГО ИЛИ УНИЖАЮЩЕГО ДОСТОИНСТВО ОБРАЩЕНИЯ ИЛИ НАКАЗАНИЯ: СТАНДАРТЫ ЕВРОПЕЙСКОГО СУДА ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА
Ильинская Ольга Игоревна, старший преподаватель кафедры международного права Московского государственного юридического университета имени О.Е. Кутафина (МГЮА), кандидат юридических наук.
Проведен анализ постановлений ЕСПЧ, вынесенных по статье 3 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г., на основе которого сделан ряд выводов.
Статья 3 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее — Европейская конвенция 1950 г., Конвенция, ЕКПЧ) гласит, что «никто не должен подвергаться пыткам или бесчеловечным или унижающим его достоинство обращению или наказанию». Государство ни при каких обстоятельствах не имеет права отступать от требования этой статьи, что неоднократно подчеркивалось Европейским судом по правам человека (далее — ЕСПЧ, Суд). Чтобы «попасть» в сферу действия ст. 3, ненадлежащее обращение должно достичь «минимального уровня жестокости» . Его установление является относительным и зависит от ряда обстоятельств: продолжительность периода плохого обращения, его физические и психические последствия, а также в ряде случаев пол, возраст, состояние здоровья жертвы и т.д.
Рассматриваемая статья содержит три понятия: «пытки», «бесчеловечное обращение или наказание», «обращение и наказание, унижающее человеческое достоинство». Критерии оценки для указанных категорий нарушения ст. 3 изначально были сформулированы Судом в т.н. Греческом деле 1969 г. . Здесь пытки были определены как «бесчеловечное обращение, целью которого является получение (от жертвы. — О.И.) информации или признания или же осуществление наказания». Бесчеловечное обращение или наказание определялось как «обращение, намеренно влекущее серьезные моральные или физические страдания и не могущее быть оправданным в данной ситуации». Под унижающим достоинство обращением или наказанием понималось «обращение, которое грубо унижает человека перед другими и принуждает его поступать против своей воли или совести». Но в 1978 г., рассматривая дело «Ирландия против Великобритании», ЕСПЧ дал более широкое толкование этим понятиям, указав, что пытки представляют собой «особую форму преднамеренного бесчеловечного обращения, вызывающего очень серьезные страдания». По мнению Суда, различие между понятием пыток и понятием бесчеловечного или унижающего достоинство обращения определяется главным образом степенью интенсивности причиняемых страданий. Таким образом, Суд определил, что пытки связаны с причинением «очень серьезных страданий», причем они охватывают все проявления жестокого обращения, не ограничиваясь лишь теми, которые имеют целью получение информации. С учетом того факта, что положения ЕКПЧ должны интерпретироваться в контексте событий сегодняшнего дня, был сформулирован подход к толкованию понятия «пытка» в свете формирования все более высоких стандартов защиты прав человека, состоящий в том, что «некоторые акты, которые были квалифицированы в прошлом как „жестокое и бесчеловечное обращение“ в отличие от „пытки“ будут квалифицироваться в будущем иначе»
«Бесчеловечное обращение» как более широкое понятие характеризуется такими признаками, как умышленный характер совершаемого деяния (преднамеренность), применение подобных мер каждый раз на протяжении нескольких часов подряд (систематичность) и причинение в результате их применения если не фактического вреда здоровью, то по крайней мере длительных физических и психологических страданий. Угроза применения пыток, если возможна ее реализация, также может квалифицироваться Судом в качестве «бесчеловечного обращения». К примеру, в постановлении «Гафген против Германии» (2010) Суд пришел к выводу, что применявшиеся при допросе в полиции прямые угрозы заявителю подвергнуть его значительным страданиям с целью получения от него информации были настолько серьезными, что должны квалифицироваться в качестве «бесчеловечного обращения». Вместе с тем способ допроса не достиг такого уровня жестокости, чтобы считаться пытками. То есть основное различие между пыткой и бесчеловечным обращением заключается в степени страданий, причиняемых потерпевшему.
Кроме того, в постановлении «Гафген против Германии» ЕСПЧ рассмотрел вопрос о допустимости доказательств, полученных под угрозой пытки. Суд определил, что эффективная защита лиц от использования методов расследования, не совместимых со ст. 3, может, как правило, требовать исключения из доказательной базы тех доказательств, которые были получены в нарушение ст. 3 Конвенции. При этом такая защита и справедливость судебного разбирательства по уголовному делу будут под угрозой лишь в том случае, если доказательства, полученные в нарушение ст. 3, будут иметь определяющее влияние на осуждение заявителя. В данном деле как раз и был исследован вопрос о том, предопределяли ли доказательства, полученные в нарушение ст. 3 (под угрозой пыток), результат судебного разбирательства — осуждение или содержание приговора заявителю. Было заявлено, что признание подобных доказательств не превращает судебное разбирательство в несправедливое, при условии, что такие доказательства не оказывают решающего влияния на результат судебного разбирательства. Как было установлено, национальный суд основывался исключительно на новом, полном признании заявителя, сделанном в процессе судебного разбирательства. Иные доказательства, включая оспариваемые, использовались не для доказательства вины заявителя, а лишь для проверки правдивости его признания. Следовательно, причинная связь между запрещенными методами расследования и осуждением заявителя отсутствовала. Поэтому Суд заключил, что нарушения ст. 6, гарантирующей право на справедливое судебное разбирательство, в данном деле не было. Иной вывод был сделан относительно последствий обращения, квалифицируемого в качестве пыток. В частности, Суд отметил, что использование признаний, полученных в нарушение ст. 3, всегда превращало судебное разбирательство в целом в несправедливое, а доказательства, полученные в нарушение этой статьи, не должны приниматься во внимание, если негуманное обращение квалифицируется в качестве пыток. Как полагают Х. Сауер и М. Трильш, выводы ЕСПЧ, содержащиеся в постановлении «Гафген против Германии», являются сомнительными, поскольку, исследуя вопрос о допустимости доказательств, полученных в нарушение ст. 3, Суд сформулировал положение о том, что пытки и бесчеловечное обращение не всегда имеют одинаковые последствия для судебного разбирательства: если использование доказательств, полученных в результате применения пыток, превращает судебное разбирательство в целом в несправедливое, то бесчеловечное обращение не обязательно приводит к такому же результату. Однако в самой формулировке ст. 3 трудно усмотреть подобное различие.
Для квалификации ненадлежащего обращения в качестве унижающего достоинство необходимо принимать во внимание такие факторы, как внушение жертвам вследствие применения соответствующих мер чувства страха, неполноценности, стремление оскорбить и обесчестить жертву, сломить ее физическое и моральное сопротивление. То есть термин «унижающее достоинство» обращение не означает просто неприятное или вызывающее неудобство. В Постановлении «Ирландия против Великобритании» было отмечено также, что унижающими достоинство могут быть действия, совершенные как в присутствии третьих лиц, так и в частной обстановке. Рассматривая дело «Прайс против Соединенного Королевства» (2001), ЕСПЧ также придерживался подхода, согласно которому, чтобы определить, было ли обращение с заявителем «унижающим достоинство» по смыслу ст. 3, надо установить, преследовало ли оно цель унизить и оскорбить заинтересованное лицо. Однако отсутствие такой цели не может окончательно исключать возможность установления нарушения ст. 3. Таким образом, намерение унизить, оскорбить жертву является лишь одним из факторов, принимаемых Судом во внимание, но он не определяющий.
Вопрос о нарушении анализируемой статьи чаще всего возникает в связи с содержанием под стражей или же в местах лишения свободы, т.е. речь идет, как правило, о сферах, связанных с деятельностью правоохранительных органов. Что касается России, то одним из первых постановлений ЕСПЧ по жалобам российских заявителей, где была признана приемлемость жалобы по ст. 3, стало Постановление по делу «Калашников против России» (2002). Заявитель жаловался, в частности, на неудовлетворительные условия содержания под стражей. Интересно обратить внимание на аргументы, приводимые в подобных случаях государством-ответчиком. Так, в деле Калашникова власти РФ утверждали, что условия содержания заявителя не отличались от условий содержания большинства лиц, заключенных под стражу в России, или, по крайней мере, не были хуже. То есть государство само признает неудовлетворительность условий содержания лиц под стражей в России и несоответствие этих условий требованиям, установленным для пенитенциарных учреждений государств — членов Совета Европы. Очевидно, такая ситуация связана с тем, что при вступлении в эту международную организацию Россия была не готова имплементировать стандарты обращения с заключенными, практикуемые в Европе. Исследование практики ЕСПЧ последних лет не позволяет говорить об улучшении в России ситуации с условиями содержания и обращения с лицами, содержащимися под стражей, и заключенными. В ситуации неуменьшающегося потока жалоб по ст. 3 на бесчеловечные условия содержания в российских СИЗО Суд, рассматривая очередное подобное дело — «Ананьев и другие против России» (2012), — заключил, что проблема бесчеловечных условий содержания в российских СИЗО имеет структурную природу. Она связана с плохим функционированием российской пенитенциарной системы и недостаточностью правовых гарантий от злоупотреблений. Поэтому в связи с большим количеством дел, их повторяемостью, масштабом и структурной природой проблемы было принято решение применить процедуру «пилотного» постановления и дать конкретные указания с тем, чтобы содействовать российским властям и Комитету Министров в его исполнении.
В Конституции Российской Федерации содержится ст. 21, запрещающая подвергать человека пыткам, насилию, другому жестокому или унижающему человеческое достоинство обращению или наказанию. Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации N 5 от 10 октября 2003 г. гласит, что «Российская Федерация как участник Конвенции о защите прав человека и основных свобод признает юрисдикцию Европейского суда по правам человека обязательной по вопросам толкования и применения Конвенции и Протоколов к ней в случае предполагаемого нарушения Российской Федерацией этих договорных актов, когда предполагаемое нарушение имело место после вступления их в силу в отношении Российской Федерации. Поэтому применение судами вышеназванной Конвенции должно осуществляться с учетом практики ЕСПЧ во избежание любого нарушения Конвенции о защите прав человека и основных свобод» . То есть для правильного применения упомянутой ст. 21 Конституции Российской Федерации российский судья должен исследовать правовые позиции (прецеденты) ЕСПЧ по данному вопросу, что является необходимой предпосылкой для неукоснительного соблюдения Россией ст. 3 Конвенции 1950 г. Однако многочисленные постановления ЕСПЧ, устанавливающие нарушение ст. 3, свидетельствуют о том, что российские суды попросту игнорируют прецеденты толкования, сформулированные ЕСПЧ в соответствующих постановлениях. Здесь следует согласиться с Б.Л. Зимненко в том, что «согласование внутригосударственного и международного права может происходить через толкование норм международного и внутригосударственного права».
Выше отмечалось, что вопрос о нарушении ст. 3 ЕКПЧ чаще всего возникает в связи с содержанием лица под стражей или в местах лишения свободы. Однако Суду в своей деятельности приходилось сталкиваться и с ситуациями иного характера. В этом плане представляет интерес Постановление по делу «Z. и другие против Соединенного Королевства» (2001). Рассматривая это дело, ЕСПЧ напомнил, что обязанностью любого участника Конвенции 1950 г. является обеспечение каждому человеку, находящемуся под его юрисдикцией, прав и свобод, определенных в этой Конвенции. Эта обязанность, закрепленная в ст. 1 ЕКПЧ, взятая в совокупности со ст. 3, требует от государства предпринять все меры для обеспечения того, чтобы лица, находящиеся под его юрисдикцией, не подвергались пыткам или бесчеловечному или унижающему достоинство обращению, включая жестокое обращение, осуществляемое частными лицами.
Нарушение государством ст. 3 может быть признано и в том случае, если принимается решение об экстрадиции лица в государство, где оно может стать жертвой пыток или жестокого обращения. К примеру, в Постановлении «Ходжаев против России» (2010) ЕСПЧ признал нарушение ст. 3 в отношении гражданина Таджикистана З. Ходжаева, который в 2001 г., спасаясь от преследования за принадлежность к организации «Хизбут-Тахрир», бежал в Россию, где был арестован и заключен под стражу до экстрадиции. Рассматривая данное дело, Суд, наложив по просьбе адвоката Ходжаева запрет на экстрадицию до принятия окончательного решения, указал, что утверждения заявителя о том, что в случае экстрадиции в Таджикистан он в нарушение ст. 3 ЕКПЧ может стать жертвой пыток или бесчеловечного обращения, подтверждаются сведениями ряда источников. Было констатировано, что жестокое обращение с задержанными является стойкой проблемой Таджикистана и что российские власти не провели расследования возможного жестокого обращения в запрашивающей стране. Соответственно, осуществление экстрадиции повлечет нарушение ст. 3.
Исследование практики применения Европейским судом по правам человека ст. 3 ЕКПЧ позволяет сформулировать ряд выводов: 1) рассматривая дела, связанные с негуманным обращением, Суд выработал определенные правовые позиции, позволяющие разграничивать понятия «пытки», «бесчеловечное обращение или наказание», «обращение и наказание, унижающее достоинство»; 2) анализируемая статья распространяется на неопределенный круг ситуаций, расширяющийся по мере совершенствования стандартов защиты прав человека; при этом в каждом случае негуманного обращения требуется достижение определенного «минимума жестокости»; 3) чаще всего вопрос о нарушении ст. 3 возникает в связи с содержанием лица под стражей или в местах лишения свободы. Для России эта проблема чрезвычайно актуальна, и, к сожалению, приходится констатировать, что российские суды игнорируют прецеденты толкования ст. 3 Конвенции 1950 г., сформулированные ЕСПЧ, чем и обусловлен поток жалоб, направляемых по этой статье. Между тем соблюдение Россией Конвенции 1950 г. предполагает необходимость учета российскими судами правовых позиций ЕСПЧ.
Но пока, наши судьи не хотят применять Конвенцию и учитывать правовую позицию ЕСПЧ при вынесении приговоров по уголовным делам.
(7464)